Литературная гостиная «Нижнекамской правды»: Бонсай
Литературная гостиная «Нижнекамской правды»
Первый раз затылок у Ильи стал чесаться в сентябре. Это он помнил точно. В целом ничего страшного. Зуд как зуд. Может, прыщик вскочил или мысль какая-то назойливая под черепом бьётся.
Илья по этому поводу переживать не стал. Намазал затылок мазью «Тридерм» (от Екатерины в аптечке осталась) и лёг спать. Зуд стих, и спал Илья крепко и без сновидений. Утром проснулся оттого, что разметавшейся на тёплой подушке голове лежать было неудобно. И так неудобно, и эдак.
Илья спросонья вяло выругался и прошлёпал босыми ногами в туалет. Там наткнулся лицом на своё изображение в зеркале и застыл, позабыв о неотложных физиологических нуждах. В безжалостно точном зеркальном отражении над помятым лицом и поредевшей шапкой волос из макушки Ильи торчало молодое деревце непонятной породы. Не берёза и не клён. В остальных деревьях Илья не разбирался и осину от ольхи отличить не мог.
Илья срезанным голосом начал звать Екатерину, но тут же вспомнил, что они развелись три месяца назад. Тогда он сдавленно завыл и попытался двумя руками выкорчевать дерево из головы. Ничего не вышло. Дерево стояло крепко, видимо, за ночь успело пустить корни глубоко. Илья неумело перекрестился, тяжело вздохнул и, позвонив на работу, взял месяц отпуска за свой счёт. После этих дел отправился на трясущихся ногах в душ. Затем осторожно вытер полотенцем голову у основания ствола и сел у зеркала, чтобы рассмотреть свалившуюся на него напасть поподробнее.
Деревце после мытья распрямилось и теперь возвышалось над хмурым лицом Ильи сантиметров на двадцать. Зеленые листочки красиво блестели в лучах утреннего солнца. Водные процедуры явно пошли растению на пользу.
Илья бессмысленно смотрел на своё отражение ещё минут сорок. Потом встал и отыскал в кладовке брезентовую рыбацкую куртку с большим капюшоном. Укутал в неё себя и дерево и, собрав нехитрые пожитки, съехал на велосипеде в деревенский дом. Подальше от любопытных соседских глаз.
Месяц отпуска пролетел, как один длинный и полный хлопот и мытарств день. Сначала Илья посетил платную дерматологическую клинику. Там взяли анализов на десять тысяч и вынесли вердикт о том, что это, скорее всего, новый и неизученный вид аллергии. Дали таблетки и вежливо попрощались.
Потом был поход в церковь. Батюшка ласково потрепал зелёную крону и посоветовал думать о вечном. А ещё сдать деньги на нужды церкви. Илья затравленно кивнул и вернулся в деревню. Через три дня к нему явился местный участковый майор. Долго и молчаливо писал отчёт в блокноте, хмуро поглядывая на смирно сидевшего в углу под иконами Илью. Пару раз приезжали шумные телевизионщики. Слепили Илью прожекторами и тыкали в него микрофонами, пытаясь родить очередную сенсацию. Потом уехали так же внезапно, как и появились.
Деревцу всё было нипочём! Ствол его утолщался, а крона густела. Хорошо хоть, что вверх оно больше не тянулось, а разрасталось вширь, сделавшись похожим на неведомый русский бонсай то ли из ольхи, то ли из осины. Илья даже привязался к нему. Регулярно купал, пил много воды и ел кальций. На всякий случай. Вечерами под вежливый шелест листвы, попивая чай, рассказывал деревцу у тёмного окна бесхитростную историю своей жизни.
Впрочем, идиллией такую жизнь можно было назвать лишь условно. Спал Илья в неудобной позе, а шея постоянно ныла. К тому же отпуск шёл к концу, деньги тоже, а как дальше жить – понятнее не становилось. В душе у Ильи тревожно щемило. Деревце словно чувствовало это и опасливо молчало.
Беда случилась, когда навестить бывшего мужа приехала привлечённая слухами Екатерина. Может, хотела прикоснуться к славе, но, увидев похудевшего Илью с бонсаем на голове, только противно захохотала. Потом, прошипев презрительно: «Как был поленом – так и остался», уехала.
Внутри у Ильи что-то сломалось. Он схватил из шкафа припасённую бутылку самогона и метнулся к плотнику-соседу Валерке. Там, раскидав за полчаса по стаканам литровую бутылку, Илья положил на стол, как на плаху, голову с трепещущим бонсаем и крикнул отчаянно: «Давай, спиливай!» Еще и последнюю пятитысячную рядом положил. Аморальный Валерка кинулся за пилой в сарай, приговаривая, что за такие деньги он еще и пенёк потом зашкурит и маслом обработает. Как нормальная лысина смотреться будет.
Наутро, помертвевший от содеянного вчера по пьяни, Илья стыдливо сжёг остатки бонсая в железной бочке на заднем дворе и отправился в город на работу. С Валеркой больше не разговаривал. Да и вообще больше молчал и смотрел куда-то внутрь себя грустными глазами. К зиме Илья тяжело заболел, а к концу февраля его похоронили.
К следующей осени внутри оградки на его могиле вымахало, свернув набок надгробие с грустным Ильёй на фото, большое и красивое молодое дерево. Не то осина, не то ольха. Не поймёшь. Ветреными днями оно усиленно махало ветками и громко шелестело листвой, словно пытаясь рассказать что- то спешащим мимо по своим делам людям.
